Роль образов Наполеона и Кутузова в романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
Одним из главных вопросов в романе Толстого является философский вопрос о том, что такое великий человек. Автор отвечает на него в четвертом томе «Войны и мира» таким образом: «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды».
Для понимания авторской интерпретации «великого человека» крайне важны образы Кутузова и Наполеона, представленные в романе, так как они помогают максимально точно понять авторскую позицию и увидеть ответ самого автора на этот философский вопрос.
В образе Наполеона писатель постоянно подчеркивает неискренность и наигранность, которые проявляются в том, что Наполеон уделяет очень много внимания своему имиджу и заботе о том, как он будет выглядеть в глазах окружающих. Толстой подчеркивает во французском полководце отсутствие простоты, описывая поведение императора накануне Бородинского сражения, когда он рассматривал подаренный ему портрет сына. Наполеон рассуждает о том, какое выражение лица ему имеет смысл иметь при взгляде на портрет своего ребенка, то есть какую надо надеть маску: «Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, — есть история. И ему казалось, что лучшее, [.] чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность».
Замечательное актерское чутье спасает Наполеона во многих ситуациях, когда, по его же собственным словам, «du sublime au ridicule il n’y a qu’un pas» («от великого до смешного один шаг»). Говоря об этом, Толстой делает ироническое замечание «(он что-то sublime видит в себе)», то есть «он видит в себе что-то великое», тем самым ставя под сомнение это утверждение. Также, рассуждая о величии, Толстой анализирует смысл слова «Grand» («великий»), которое приписывают многим историческим деятелям историки: ««C’est grand!» («Это величественно!») — говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand — хорошо, не grand — дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких-то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c’est grand, и душа его покойна».
Толстой, безусловно, согласен с наполеоновским афоризмом про великое и смешное, и это видно в сцене, где император стоит на Поклонной горе и ждет бояр с ключами от Москвы: «Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон». Но потом выяснилось, что «Москва пуста, что все уехали и ушли из нее», и главным вопросом в наполеоновском окружении стал «каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule («смешное» — Прим. ред.) положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше».
В образе Кутузова Толстой, наоборот, подчеркивает естественность, доброту, великодушие и искренность, автор всячески подчеркивает, что главнокомандующий не заботится о своем имидже и старается общаться с солдатами на равных. Например, в четвертом томе, после очередного удачного сражения, когда Кутузов обращается к солдатам с речью, Толстой пишет: «вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек».
В Наполеоне же Толстой не видит доброты. Это подчеркивается тем, что император обладает некими привычками, которые, по мнению автора, противоестественны, и даже гордится ими. Например, Наполеон «рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения». Толстой пишет, как Болконский, лежа раненым на поле боя, видит Наполеона за этим занятием и отмечает, что князь Андрей «знал, что это был Наполеон — его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками». В этой сцене Наполеон теряет для Болконского свою значимость и представляется лишь песчинкой под этим огромным небом Аустерлица. Это правда жизни, которая открылась князю Андрею на грани жизни и смерти.
Кутузова Толстой изображает как мудрого и проницательного человека. На совете в Филях, где все генералы горячились, предлагая способы спасения Москвы, только Кутузов сохранил самообладание. Толстой пишет, что часть участников дискуссии «как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена», а другие «понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско». В конце концов Кутузов ответил на поставленный столь высокопарным образом вопрос Бенигсена («Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?»), проявив при этом холодность и рассудительность. Толстой показывает, как нелегко главнокомандующему далось это решение: «Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я — приказываю отступление».
Крестьянская девочка Малаша, ставшая волею случая свидетельницей этого исторического события, сочувствует не «длиннополому» Бенигсену, а «дедушке» Кутузову — так Толстой хотел показать, что даже ребенок на каком-то интуитивном уровне чувствует простоту, доброту и искренность Кутузова, сохранившего трезвость рассудка перед лицом провокации.
Толстой в романе приводит еще одну деталь, характеризующую Кутузова как великодушного человека. Главнокомандующий приезжает в полк осматривать знамена и пленных, но при взгляде на них ему становится их жалко, и он говорит: «пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди». После этого на лицах солдат Кутузов «читал сочувствие своим словам». Толстой пишет, что «сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, — это самое чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком». Это значит, что Кутузов очень тонко чувствовал настроение своих солдат и выразил то, что уже давно понимали и они.
Показывая отношение Наполеона к военнопленным и к военным действиям вообще, Толстой дает ему точную характеристику, которая заключается во фразе самого полководца перед битвой: «Шахматы поставлены, игра начнется завтра», то есть Наполеон сравнивает битву с шахматной партией, а людей, соответственно, с фигурами на доске, которыми игрок может распоряжаться согласно своим желаниям.
Кутузов же, по словам Болконского, «понимает, что есть что-то сильнее и значительнее его воли, — это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной воли, направленной на другое», то есть понимает происходящее вокруг него совершенно иным образом.
Кутузов осознал всю полноту значения слов «Отечественная война» и таким образом снискал расположение простых солдат. Толстой задается вопросом, как Кутузов «так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?», и сам на него отвечает: «Источник этой необычайной силы прозрения в смысле совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его».
В романе Кутузов ставит на первое место гуманистическую идею о всеобщем благе, отказываясь при этом от личной славы. И в этом заключается главное отличие его от Наполеона, который достаточно часто задумывается на страницах романа о своем величии.
Образы этих двух исторических личностей на страницах романа позволяют Толстому выразить собственное видение того, каким имеет смысл быть человеку, которого можно назвать по-настоящему великим.
